Где-то в дали звон, шум, гром,
Счастливый лжец-ненавистник,
Сидит в мире своем,
Но звуки сближаясь все чаще и чаще,
Могли предвещать, лишь беду,
Не удержавшись на месте, вскочил он, чтобы быть начеку,
Затишье... И вдалеке, прорезался в глаза силуэт,
Он был на вид так мрачен, велик,
Почернел небосвод в тот же миг,
Скован был лжец и не мог он бежать,
Ожидая свой приговор,
Приблизился жрец, заставляя кричать,
Начиная свой разговор,
-Кто, ты?! - вдруг лжец произнес,
Но некто молчал до сих пор,
-Ты жалкий, никчемный, позорный отброс! Твоя жизнь для добра лишь беда! Несчастье ты много кому приносил, и возмездие настигнет тебя!
Закончив речь перед смертью его,
Он лезвия только вздымал,
нещадно и грациозно лжеца он поре́зал,
Три взмаха выдержать не смог, отпала голова,
Но мало было в этой жизни,
Горит в аду душа.

Уж недалёк потенциал туманных тех очей,
Мечта, лишь заставляет жить всех нас,
Но вновь, бессмысленный черед тех дней,
Приводит в ужас разум и надменный нрав.

Бессильны в одиночку мы к рутине,
Циклический тот образец всех дней,
Лишь порождает ее сильной,
Царицу большинства смертей.

Она коварна и нещадна,
Забвенье по глазам пройдет,
И в миг забыв ты про отраду,
Несчастье ум твой заберёт.

Все априори неизменно,
Но ты, лишь думать можешь так,
Ты сдался, слабый и никчемный,
Отрекшийся от жизни раб.

Ты раб питающий рутину,
Пока она в тебе живёт,
Ты не способен видеть счастье,
О смерти думать наперед.

Но ты живой, хоть на коленях,
Ты все же это осознал,
Что разум твой уж увядал,
Ты был бессилен в тех порах.

Искра отчаянья и жизни,
Дают нам веру в чудо вновь,
Пытаясь встать чтобы бороться,
Прольет от боли сердце кровь.

Но веры пламень озаривший,
Он был так мстителен тогда,
Повергло в шок ее обитель -
рутину разума раба.

В огне к ней ярость порадилась,
Сжигая в пепел лишь ее,
Остался памятный период,
Как вовсе не было нее.